ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОФОРМЛЕНИЕ МУСУЛЬМАНСКИХ МОНЕТ:
НАРУШЕНИЕ ЗАПРЕТА? *
В.Н.Настич (Москва) Вы не можете просматривать ссылки.
Зарегистрируйтесь или
Войдите Среди многих сотен книг и статей по мусульманскому искусству, изданных в разных странах за последние два столетия, едва ли найдется работа, в которой так или иначе не затронута проблема отношения ортодоксального ислама к изображению людей и животных1. О правомерности постановки такой проблемы, ее актуальности и важности, выходящей далеко за пределы собственно искусствознания, наглядно свидетельствует уже сам диапазон предлагаемых вариантов ее решения - от "обвинений" ислама в полном и безусловном запрещении изображать живые существа2 до столь же категоричных деклараций об отсутствии каких-либо ограничений на этот счет3 и даже (в некоторых случаях) об одобрении живописи богословами4.
Сегодня уже можно считать твердо установленным (как это чаще всего и бывает с любым сложным и неоднозначным явлением), что истина лежит посередине, на известном расстоянии от обеих крайностей. И все же до сих пор в "образованной" среде бытуют ошибочные представления о реальной степени запретности изобразительного искусства в исламе, тем более досадные, что нередко они исходят от профессиональных востоковедов. В этом мне не раз приходилось убеждаться в беседах с коллегами или консультациях для нумизматов-любителей, когда речь заходила о монетных эмиссиях мусульманских династий: едва ли не самый обычный вопрос, звучащий при виде сельджукидского дирхема со львом или золотоордынского медного пула со всадником5 - "Разве Коран этого не запрещает?"
Поэтому и здесь, мне кажется, логично начать с того, что такого запрета в Коране нет и никогда не было; единственная фраза, в которой можно усмотреть хоть какое-то ограничение изобразительной деятельности мусульманина, - это аят 92 суры 5, где говорится о языческих жертвенниках (ал-ансаб), которые, кстати, далеко не всегда имели форму человекоподобных идолов6. Более того, широко известно, что в период раннего ислама, когда формировались коранические тексты, да и позднее, у арабов были в широком употреблении самые различные предметы с изображениями людей, зверей, птиц и рыб. Из хадисов мы знаем, что у самого Мухаммада было множество личных вещей, украшенных сюжетными изображениями7.
Первые определенные свидетельства о неодобрении правоверными богословами ремесла живописца, скульптора пли мозаичных дел мастера относятся только к эпохе Аббасидов, начиная с халифов Харуна ар-Рашида и его сына Ма'муна (начало IX в.)8. Это неодобрение, со временем конкретизированное, ужесточенное и доведенное до более или менее сурового порицания во всех четырех основных суннитских толках (а позднее и в ши'изме), очевидно, никогда и нигде не достигало степени всеобщего и полного запрета; во всяком случае, все известные формулировки, касающиеся этого вопроса в шариатских сочинениях, содержат скорее этическую, чем юридическую оценку художественного творчества9. Если же говорить о каких-либо сюжетных ограничениях, то в первую очередь они, естественно, касались предметов и построек, связанных с исламской обрядностью и отправлением культа, тогда как в быту, в светской жизни они не были слишком строгими. Примером тому - многочисленные изображения животных и птиц, человеческих лиц и фигур на тканях, посуде, воинской амуниции, в рукописных книгах, на художественных миниатюрах из самых разных уголков мусульманского мира. Иными словами, изобразительная практика во все времена так или иначе уживалась с богословскими ограничениями - даже такими категорическими, как, например, изложенное в комментарии шафи'итского хадисоведа XIII в. ан-Навави: "Изображение животных запрещено строжайшим образом, оно из тягчайших [грехов] <...> Изготовление их запретно в любом случае, потому что в этом - подражание творчеству Аллаха всевышнего, все равно на одежде или ковре, или дирхеме, или фельсе, или на сосудах, или на стене, или на чем-нибудь другом"10.
Как же в действительности обстояло дело с изображениями "на дирхеме или фельсе"? Искусствоведы почему-то редко касаются этой специфической области истории материальной культуры стран ислама, а историки и археологи обычно видят в монете только исторический, в лучшем случае историко-экономический источник. А ведь кроме основной "базисной" функции (всеобщий товарный эквивалент, средство обращения, платежа, накопления и т. д.), деньги в монетной форме почти всегда использовались и в "надстроечных" целях; еще вопрос, какая из этих целей считалась главной в представлении самих эмитентов. С одной стороны, монета - символ государственной власти, отражающий ее политический статус и идеологию: в нашем случае это теократическая монархия в лице верховного правителя - халифа, наместника Аллаха на земле, совмещавшего функции духовной и светской власти, и его фактических, а гораздо чаще формальных вассалов - маликов, эмиров, султанов, управлявших разными областями и странами исламского мира. Недаром среди многочисленных феодальных привилегий мусульманского правителя высших рангов всегда особо подчеркивались две: хутба - упоминание его имени в пятничной молитве во всех мечетях данного государства, и сикка - право чеканить монету от своего имени.
С другой стороны, монета - прекрасное средство эстетического воздействия, своеобразный эталон культурного развития общества, благодаря серийному производству доступный широким массам населения. Эту особенность осознавали и восточные суверены. Но если монеты античной Греции, Рима, эллинистического Востока обычно ассоциируются с прекрасными портретами, конными экипажами, образами богов и богинь, то традиционно оформленные дирхемы и динары Арабского халифата, а после его распада - монеты многих его идеологических преемников от Гиндукуша до Гибралтара, своим внешним видом могут привлечь внимание лишь знатоков и ценителей арабской каллиграфической вязи. Действительно, на первый взгляд мусульманская монетная чеканка в своей массе как будто бы подтверждает тезис о запрете изобразительности.
Первая неожиданность подстерегает нас в самом начале пути, как только мы попытаемся обратиться к истокам раннеисламского монетного дела. Оказывается, имена Аллаха и Мухаммада впервые появились на монетах в сочетании с портретами иранских и византийских царей, зороастрийским алтарем огня - аташданом и христианским крестом на Голгофе11. Чеканились такие монеты, начиная со времени правления второго "праведного" халифа Омара (634-644) и вплоть до реформы Омейяда Абд ал-Малика ибн Марвана в конце VII в. Последние предреформенные типы медных и золотых монет, чеканенных в Сирии, Месопотамии и Омане, несут в ceбe изображение стоящего в полный рост халифа в парадной одежде с мечом в руке или на поясе, а на оборотной стороне вместо прежнего "византийского" креста выбит ф-образный знак или столб с утолщением наверху12. На серебряных дирхемах, имитирущих сасанидские драхмы, но уже с арабскими надписями, стилизованная фигура халифа заменяет собой аташдан, не нарушая привычной композиции13.
Как видим, первыми поколениями наследников молодого государства Мухаммада ничего похожего на художественные запреты не соблюдалось даже на монетах - государственных знаках, которые люди постоянно имеют перед глазами и, следовательно, вправе использовать как пример для подражания. Надо полагать, в то время каких-либо ограничений в изобразительной тематике вообще не было.
При Омейядских халифах, когда дирхемы и динары уже приобрели ставший позднее каноническим "эпиграфический" облик - с надписями куфи в поле и по кругу, на медных фельсах помещались силуэты орла, слона, льва, рыбы, скорпиона, тушканчика, конного всадника14. Известен фельс с мужским портретом в шлеме и с бородой, с арабской надписью вокруг "Мухаммад - посланник Аллаха", вероятно, битый на Иберийском полуострове при Омейядах15.
Аббасидские халифы, сменившие Омейядских в 750 г., пошли еще дальше. Время от времени они позволяли себе для внутреннего употребления заказывать придворным мастерам Багдада чеканку золотых и серебряных монетовидных медальонов со своими портретами или полными изображениями в разных позах - во время отдыха, на охоте верхом на коне или восседающими на троне; сохранились и медальоны с животными сюжетами (орел, верблюд, лев и львица, терзающие антилопу)16. Очевидно, деньгами в полном смысле эти знаки не служили, а выполняли функцию наград или памятных подношений. Но для нас важнее то, что и в аббасидскую эпоху, по крайней мере, до последней четверти X в., пресловутый запрет еще не вступил, мягко говоря, в полную силу. То же самое, кстати, можно сказать и о другом запрете - на питье вина, - очевидно, более серьезном, хотя бы потому, что об этом, в отличие от изящных искусств, прямо сказано в Коране (сура 5, аят 92), - о соблюдении которого наместниками Аллаха на земле наглядно свидетельствует один из упомянутых выше медальонов, где халиф Муктадир (908-932) изображен с кубком в руке17.
На рубеже I и II тысячелетий нашей эры обширные пространства Центральной и Западной Азии, к тому времени уже прочно вошедшие в орбиту ислама, неожиданно и по историческим меркам почти мгновенно впитали в себя новый этнокультурный компонент - тюркские кочевые племена, несколькими волнами хлынувшие из евразийского степного пояса, протянувшегося от Енисея до Днепра. Быстро освоившись в новом для них социальном окружении, они в большинстве обратились в ислам, а их военно-феодальная верхушка разными путями пришла к власти во многих городах и областях халифата, к тому времени уже окончательно утратившего свое недолгое и непрочное политическое единство.
Религиозно-идеологическая восприимчивость неофитов удачно сочеталась в тюрках с не менее ревностной приверженностью своим традиционным культурным ценностям, в том числе и веками складывавшейся изобразительности - как ритуальной, так и ремесленно-прикладной. Если судить по сохранившимся историческим памятникам той эпохи, принятие вероучения Мухаммада тюркскими художниками вовсе не заставило их тут же отказаться от привычных эстетических воззрений и вкусов, и они еще долго украшали свой быт разнообразными антропоморфными и зооморфными сюжетами. Более чем вероятно поэтому, что именно изобразительная свободы "сынов Турана", ставшая новой реальностью в исламском социуме XI-XIII вв., и была той каплей, которая переполнила чашу раздражения консервативных теологов; по известным данным, к этому времени и относится одна из самых мощных волн догматических запретов в суннитском богословии18.
Если вопрос о степени и конкретных формах взаимосвязи между тюркским культурным влиянием и нормативной практикой ортодоксального правоведения (фикх) в целом еще остается открытым19, то в нумизматическом наследии мусульманского средневековья очень трудно не заметить, что практически за всеми художественно оформленными монетными эмиссиями Ближнего и Среднего Востока позднеаббасидской эпохи стоят династии тюркского происхождения.
Так, изображения конных всадников, впоследствии широко распространенные в медной и реже серебряной чеканке, появляются уже во второй-третьей четверти XI в. на монетах тюрков Газневидов Мас'уда, Мавдуда и Фаррухзада, правивших в Хорасане и Афганистане20. Их соседи - среднеазиатские Караханиды (посл. четв. X - нач. XIII вв.) украшали некоторые из своих медных фельсов фигурами льва или барса, слона, зайца, фазана, голубя, хищных птиц, рыб, других животных21. Зооморфные сюжеты активно использовались в медной и низкопробной серебряной чеканке афганских городов от имени хорезмшаха Ануштегинида Мухаммада ибн Текеша (1200-1220)22. К слову сказать, этот воинственный султан считал себя настолько правоверным мусульманином, что всерьез претендовал на халифский престол в Багдаде23.
Еще более красочную картину рисуют монетные эмиссии на другом конце мусульманской Азии. На сирийских фельсах Сельджука Ридвана ибн Тутуша (1095-1113) отчеканены симпатичные пузатые слоны24. Легендарный победитель крестоносцев айюбидский султан Салах ад-дин Юсуф (Саладин) не только помещает на монетах изображение льва - излюбленный символ тюркского могущества, но около 1185 г. появляется на своих фельсах собственной персоной25. Его преемники в Диярбекре (северная Месопотамия) продолжают эту традицию: то бюст, то сидящая фигура правителя украшают медные дирхемы Майяфарикина и Синджара почти до середины XIII столетия26. Разнообразие портретных сюжетов, объединяемых определенными стилистическими и композиционными чертами, в монетном чекане Айюбидов позволяет говорить о зарождении здесь иконографического канона, к сожалению, не получившего дальнейшего развития после нашествия монголов.
Портреты монархов, фигуры вооруженных всадников на конях и львах, различных животных и птиц встречаются на монетах некоторых других малоазиатских и закавказских династий XII-XIII вв. Интересен сюжет медного фельса 589/1193 г., выпущенного от имени халифа Насира и арминийского атабека Сейф ад-дина Бектимура: жеребенок, сосущий кобылицу27. За этой идиллической и такой домашней сценкой, словно по ошибке попавшей на денежный знак в такое беспокойное время, угадывается глубокий символический смысл, который еще предстоит расшифровать специалистам, но внешняя, так сказать, эмоциональная ее семантика проста и коварна: хочется верить, что правитель, выпустивший такую монету, не может быть злым и жестоким.
Медные монеты Му'изз ад-дина Кайсар-шаха, одного из сыновей анатолийского Сельджукида Кылыч-Арслана II, битые в 584/1188 г., несут на себе сюжет, удивительно напоминающий канонический образ Георгия Победоносца, поражающего копьем дракона под ногами коня28. А на серебряных дирхемах другого султана из той же династии - Кейхосрова ибн Кейкобада (выпуск 638-641/1240-43 гг.) помещен тот самый лев, с которого начинался наш рассказ, - со звездой в поднятой лапе и солнцем с человеческим лицом за спиной29. Любопытно, что именно эта удачная и запоминающаяся композиция, символизирующая могущество земной власти, озаренное ее небесным предначертанием, очевидно, восходящая еще к доисламским временам (а по другой, более прагматической версии, это аллегория тюркской военной мощи на защите древнего иранского великолепия), легла в основу государственного герба Персии при Каджарах (1796-1925) - кстати, тоже возводивших свой род к одному из тюркских (туркменских) племенных вождей.
Но самым удивительным и до сих пор не понятным до конца феноменом в истории монетного дела мусульманского средневековья, бесспорно, является медная чеканка двух тюркских династий XII-XIII вв. - Артукидов (Ортокидов) в Диярбекре и Зенгидов в Сирии и Ираке.
Артукиды - туркменские беки из племени дöгер - начинали свою военную карьеру в качестве вассалов Сельджукида Малик-шаха (ум. 1092) и скоро прибрали к рукам его владения в Хисн Кайфе и Мардине; последние потомки Артука правили там еще в начале XV в.30. Так вот, на медных дирхемах эмиров обеих ветвей этой династии более ста лет - от Тимурташа (1122-1152) до Гази I (ум. 1260) - помещались странные сюжеты, на первый взгляд, просто невозможные для мусульманских монет: античные портреты анфас и в профиль, одиночные и парные фигуры царственного облика с коронами, порфирами и прочими регалиями, многофигурные композиции со сложной семантикой, силуэты кентавров, летящих ангелов, геральдические двуглавые орлы31. Для многих "классических" голов и бюстов выявлены прототипы - реальные монеты Селевкидов, парфянских царей, императоров Рима и Константинополя32; некоторые типы представляют эклектическое сочетание в одной композиции, например, византийских и иранских (сасанидских) иконографических элементов33. Среди других, более оригинальных типов мы видим тюркского правителя на троне со скрещенными по-восточному ногами, всадника верхом на льве34. Живописная фигура тюркского воина в доспехах, с мечом в одной руке и отрубленной головой в другой (эмиссия 596/1200 г. при Йолук-Арслане)35, воспринимается как своеобразный контрапункт упомянутым выше ахлатским монетам Бектимура с лошадью и жеребенком, напоминая о том, что человеческое общество в ту далекую эпоху жило по своим, гораздо более жестоким законам.
Несколько скромнее по богатству сюжетов, но не менее привлекательно выглядят медные дирхемы и фельсы Зенгидов - атабеков Мосула, Халеба, Синджара и ал-Джазиры, среди которых, наряду с высокохудожественными репликами античных голов и двуглавыми орлами византийского облика, тоже встречаются эзотерические тюркские образы - например, коленопреклоненная фигура с огромным полумесяцем в руках36. Весьма символично в свете поставленной проблемы выглядит джазирский дирхем Сейф ад-дина Гази II ибн Мавдуда 575/1179-80 г. с профилем юного эллина в шлеме с головой слона на затылке (как на посмертных статерах Александра Македонского III в. до н.э.37), в сочетании с которым расположенная вокруг изящная куфическая надпись "Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммад - посланник Аллаха"38, казалось бы, теоретически невозможная, опровергает все представления о несовместимости имени Всевышнего с человеческим портретом. Подобным же нонсенсом для несомненно мусульманской чеканки выглядит недатированная монета Халеба с именем Нур ад-дина Махмуда (1146-1173), на которой в обрамлении из арабских надписей изображен в полный рост Иисус Христос39.
Исследователь монетного чекана Артукидов и Зенгидов А. А. Быков отметил, как общепринятое, мнение И. Г. Х. Адлера40 и других авторов о том, что эти изображения на монетах упомянутых правителей, скорее всего, обусловлены "желанием сделать свою монету легко отличимой для незнакомых с арабским шрифтом византийских и западноевропейских купцов, торговля с которыми оживилась благодаря крестовым походам"41. Мне кажется, здесь уместнее говорить не о стремлении к отличимости монеты от других эмиссий (тем более что для такой цели вовсе не обязательно прибегать к "еретическим" изображениям, несовместимым с исламской догматикой), а скорее, наоборот, о попытках приблизить ее внешний вид и символику к массовой чеканке соседей - "неверных" византийских городов, войти к ним в доверие и тем самым открыть себе дорогу на богатые рынки Константинополя, Трапезунда и других торговых центров ближнего христианского мира42; иными словами, налицо практическое действие "примата экономики", понуждающего к политическим и идеологическим уступкам. А отсюда становится понятнее и тот интерес "к древним монетам в ортокидской и зенгидской среде", о "несомненном наличии" которого говорит А. А. Быков, - а, главное, его реализация в собственной чеканке мусульманского государства, - что, действительно, возможно "только при значительной терпимости, если не полном безразличии, правителей к ограничениям, предписанным исламом"43. Впрочем, какие ограничения (если они вообще действовали) могли остановить тюркских художников и граверов "на местах", если их демонстративно игнорировали племенные вожди - основатели династий? Если в самой столице, во дворце Повелителя правоверных, чеканятся мастерски выполненные медальоны, на которых халиф ал-Ка'им изображен вместе с зятем - сельджукским султаном Тогрул-беком (1063 г.)? А чтобы ни у кого не было сомнений, портреты сопровождаются изящными куфическими надписями с их именами44.
XIII век принес цивилизованному миру новое потрясение, на несколько столетий определившее судьбы многих народов Азии и Европы: монгольское нашествие. Орды Чингисхана дошли до Черного моря и Персидского залива, под копытами их коней погибли десятки цветущих городов, а сады и нивы превращены в пастбища. В 1258 г. пал Багдад, последний аббасидский халиф Муста'сим был обезглавлен. Дальнейшее продвижение монголов по землям ислама в Азии было остановлено лишь мамлюкским султаном Бейбарсом, к которому после гибели халифской династии перешло и звание "наместника Аллаха". (Впоследствии идея халифата вместе с ее земным воплощением жила в Каире, потом в Константинополе, а с 1924 г. ее наследниками являются короли Саудовской Аравии).
Рукн ад-дин Бейбарс, родом кыпчак (половец) из южнорусских степей, был одним из немногих мусульманских владык, которые могли себе позволить запретное изображение не только на придворных безделушках, но и на ходячем серебре и золоте. Некоторые дирхемы и динары с его именем украшены (возможно, в честь победы над монголами) силуэтом льва45 - животного, тюркское название которого - Арслан с древности известно как эпоним одного из правящих родов и символ тюркского военного могущества. На некоторых экземплярах в силуэте хищника можно предполагать барса - "именного" покровителя самого султана.
Прошло не так много времени, и большинство городов залечили раны, нанесенные завоевателями. Хозяйственная необходимость обусловила, а прочные традиции, устоявшие в потрясениях, способствовали быстрому восстановлению ремесленного производства, а следовательно, и рыночной торговли, и денежного обращения в тех же, что и прежде, основных монетных металлах - меди, серебре и золоте. Изменился внешний вид монет, надписи на них стали другими и по почерку, и по содержанию, на смену традиционным пришли и новые названия номиналов, различные в разных странах. Что же представляли они теперь с художественной точки зрения? Какие перемены принесла новая эпоха в эту "область"?
Рассматривая монетные эмиссии мусульманской чеканки XIII-XV вв., трудно отделаться от впечатления, что каких-либо принципиальных изменений в отношении их изобразительности с приходом монголов не произошло. По-прежнему монеты из благородных металлов оформляются лишь надписями и орнаментами, редчайшие исключения (напр., серебряная чеканка в Йемене при Расулидах XIV - начала XV в.46) лишь оттеняют жесткость и всеобщий характер этих ограничительных тенденций. Что же касается медной монеты, то на нее те же ограничения распространялись, судя по всему, "выборочно", по усмотрению духовных властей того или иного конкретного города. Даже в пределах одного государства, скажем, в улусе Джучи, или Золотой Орде, при разных ханах медные пулы городской чеканки (Новый Сарай, Гюлистан, Хорезм и др.)47 то принимают пуританский вид - только надписи без малейших украшений, то вдруг расцветают целым набором сюжетов - львы, кони, верблюды, соколы, павлины, утки, змеи и драконы; встречаются парные изображения - всадник на коне, лев со змеей48 и т.п. Примерно те же явления и те же сюжеты наблюдаются в медной чеканке городов Ирана при ильханах, Средней Азии при Тимуре и его преемниках, османской Турции (до начала XVI в.)49.
Несколько иначе обстояло дело в мусульманских княжествах Индии, не испытавших прямого воздействия монгольского владычества в первые века экспансии, но позднее, по прихоти исторических судеб, составивших ядро империи Бабуридов, или Великих Моголов - династии тюрко-монгольского происхождения, генетически связанной со знаменитым Тимуром, а через него (хотя и косвенно) - с самим Чингисханом. Здесь, на одном из самых восточных форпостов "истинной веры", где исламу пришлось развиваться в постоянном теснейшем контакте с другими, гораздо более древними, прочными и влиятельными религиозными системами, художественные ограничения в монетном деле, надо полагать, были достаточно жесткими: вплоть до начала XVII в. мы не встречаем здесь фигур людей и животных даже на меди. Может быть, еще и поэтому честолюбивая акция Джалал ад-дина Акбара (1556-1605), повторенная и его сыном Hyp ад-дином Джахангиром (1605-1626) и состоявшая в выпуске золотых монет с их портретами - царственный профиль в короне на фоне солнечного нимба, - а тем более с изображением Джахангира во время пира с чаркой в руке50 - воспринимается не просто как прихоть своенравных деспотов, а прежде всего как серьезное нарушение канонов шариата. Но, видимо, придворным идеологам делийских властителей удалось найти законное оправдание для такого вольнодумства: еще несколько лет спустя Джахангир удивляет мир целой серией серебряных рупий и золотых мохуров с живописными аллегорическими композициями, изображающими 12 знаков Зодиака51.
На этой серии стоит остановиться подробнее. Кроме того, что все монеты этой эмиссии по своим художественным достоинствам являют собой подлинные шедевры медальерного искусства, вполне сопоставимые с лучшими работами античных или средневековых европейских граверов - резчиков монетных штемпелей, сами зодиакальные сюжеты, помещенные на них, заслуживают специального внимания именно в связи о темой нашей работы. Дело в том, что мусульманские астрономы, заимствуя обозначения созвездий Зодиака у позднеантичных авторов, постарались изъять из них антропоморфные символы, о чем недвусмысленно говорят арабские названия этих созвездий. Если семь зооморфных и один неодушевленный символ (Весы) ими прямо переведены или скалькированы, то остальные четыре, имеющие в основе человеческие фигуры, были переосмыслены: Близнецы названы ими по-арабски джавзâ', что означает любую пару вещей или животных52 (как, впрочем, и людей, но именно этот последний нюанс здесь выхолощен); Дева - сунбула, буквально "колосок" (иначе "тюльпан"); от Стрельца остался один лук (кавс), а от Водолея - ведро (далв). Может ли эта подмена означать что-либо иное, кроме прямого, хотя и непоследовательного, действия все тех же шариатских запретов? Так вот, на монетах Джахангира все эти знаки представлены в виде нормальных, привычных для европейского восприятия человеческих образов: похоже на то, что, нарушив главное "правило", он решил не церемониться и с частной казуистикой. Конечно, если это вообще его волновало, ведь после того, как были отчеканены монеты с профилем самого монарха, подобными мелочами он мог и не озабочиваться.
На золотых пагодах и фанамах (названия номиналов) другого индийского правителя - султана Хайдара Али (1761-1782) из Майсура - помещаются уж вовсе несуразные для мусульманина изображения Шивы и Парвати, персонажей индуистской мифологии53. Здесь, надо полагать, отразилась специфика политической ситуации в княжестве Майсур, население южной части которого было преимущественно немусульманским, да и предшественником султана на этом престоле был индусский раджа из династии Маратхов54.
Однако богаче всего животные сюжеты представлены, пожалуй, на монетах анонимного медного чекана иранских и азербайджанских городов XVII-XIX вв. Здесь мы видим не только уже почти традиционных львов, коней и хищных птиц в разных видах, но и животных зодиакального цикла, и зверей, символизирующих годы в восточноазиатских 12-летних календарных циклах, и даже таких "редких гостей" в нумизматике, как носорог или длиннорогая газель. Естественно, персидские монетарии не могли пройти мимо такого излюбленного поэтического сюжета, как соловей и роза55. Полны загадочного смысла парные изображения: бык, стоящий на огромной рыбе, беркут, терзающий утку или летящий с куропаткой в когтях, две обезьяны, держащие друг друга за лапки и потрясающие ими вверх-вниз, о чем свидетельствует приданная им волнообразная форма. Довольно редко, но все же встречается на медных фулусах и изображение человеческих фигур56.
XIX в. стал переломным и для государственной монеты Персии. Если золотые туманы Фатх-Али-шаха (1797-1834) с его изображениями в виде всадника или на троне еще можно считать царской прихотью (хотя, как и в случае с индийскими мохурами Джахангира, это могла быть и чеканка для экспорта в Европу), то, начиная с Насир ад-дина (1848-1896), все правители Каджары и Пехлеви выпускали регулярные массовые серии для широкого обращения из серебра (а позднее и золота) разных номиналов со своими портретами и новым гербом страны в виде стоящего в венке под шахской короной льва с саблей в поднятой передней лапе, озаренного восходящим за его спиной солнцем с чертами человеческого лица57.
Перечисление мусульманских монетных эмиссий с изображениями, якобы запрещавшимися исламом, можно было бы продолжить. Но и сказанного вполне достаточно, чтобы окончательно усомниться: да был ли вообще этот запрет?
Как ни парадоксально, те же самые монеты с изображениями могут убедить нас в том, что ограничения не только существовали, но и достаточно ясно осознавались всеми, причастными к их появлению. Выше не случайно отсутствуют даже упоминания о многих странах ислама - например, о государствах арабского Магриба или о Крымском ханстве, чеканившем свою монету на протяжении всей истории своего существования (около 1420-1783): из этих стран до нас не дошло ни одного экземпляра с видом живого существа. Мало что можно сказать в этом плане и о более чем обильном монетном производстве Османской империи, более трех веков владевшей огромными пространствами суши и моря от Каспия до Сахары, где, не считая нескольких типов ранней меди, в оформлении монет безраздельно господствует лишь каллиграфия, иногда дополняемая цветочным или геометрическим украшением. Во всех этих странах, очевидно, правоверная исламская догматика оказалась сильнее.
Впрочем, влияние шари'ата, хотя и не так очевидно, но все же заметно и там, где сюжетная чеканка, казалось бы, процветала почти или совсем без помех. Мы уже видели, что, если не считать самых ранних эмиссий, когда запретов еще не было, и нескольких элитарных придворных серий, скорее медальных, чем денежных, в подавляющем большинстве других случаев в роли художественной монеты в истории ислама выступает медь. На золотые и серебряные монеты массовой чеканки изобразительные ограничения налагались повсюду, начиная с реформы Абд ал-Малика 695 г. и вплоть до XIX в., а в отдельных государствах, кажется, действуют и поныне. Эмиссии, подобные серебряным дирхемам Сулеймана и Кылыч-Арслана IV, золотым мискалям Али Мардана или тангам Ильтутмыша с вооруженными всадниками58, или упоминавшимся выше "льву и солнцу" Кейхосрова, львам и птицам Расулидов, или того же Бейбарса - единичные исключения, в каждом случае требующие отдельного исследования, а в целом лишь подчеркивающие строгость общей шариатской нормы.
Другое дело - медная монета. Обычно она выпускается городскими властями в пределах потребностей местного рынка; государственного статуса она либо не имеет вовсе, либо, если и приобретает его, то чаще всего в помощь денежным единицам из благородных металлов - особенно когда эти последние по тем или иным причинам исчезали из обращения. Внешний вид медной монеты диктовался не столько предписаниями религии, сколько простой целесообразностью: всегда надо было отличать без ошибки один номинал от другого, свою монету от иногородней, новый полноценный медяк от подешевевшего прошлогоднего. Ни надписи, доступные лишь немногим грамотеям, ни орнаменты с их относительно бедным ассортиментом и отсутствием внутренней мотивировки для регулярного, длительного и многократного использования в качестве таких различителей не годятся. В этих условиях появление на монетах животных сюжетов, можно сказать, предрешено. А ревнителям схоластической морали не остается ничего иного, как в очередной раз искать в Коране, хадисах или богатой прецедентами шариатской практике оправдание для очередного отступления от строгого, но не слишком эффективного запрета. Иначе чем же, если не этими или им подобными фактами (естественно, не только из области нумизматики), объяснить появление в трудах по фикху таких разъяснений: например, в некоторых толках разрешалось иметь изображения на полу, если они попираются ногами, или в качестве узора на одежде и посуде. Не возбранялось рисовать шайтана и свинью, а если изображалась птица, то она должна быть только с одним глазом. Некоторые знатоки права настаивали на порицании лишь таких творений, которые отбрасывают тень, тогда как на плоскости рекомендовали разрешать изображение всего, что только придет в голову художнику. Все эти и многие другие исключения из правил59 говорят о том, что, во-первых, большинство ограничений действительно было направлено лишь на противодействие потенциальному идолопоклонству, а во-вторых, художественная практика в мусульманском обществе бытовала постоянно, невзирая ни на какие ограничения, которые, наверное, и появлялись только потому, что всегда находились желающие их нарушать.
Об относительности запретов и ограничений в суннитском исламе с очевидностью свидетельствует еще один, на сей раз последний нумизматический факт: в самой священной цитадели правоверия - Мекке, да еще в 1808 г., когда Недждом владели самые непримиримые пуритане и консерваторы, силой насаждавшие чистоту потрепанной временем исламской веры - Ваххабиты, чеканились медные монеты с силуэтами рыбы и голубя60.
Разумеется, каждый из упомянутых в статье примеров, каким бы прозрачным ни казалось его объяснение, требует специального, подробного и системного изучения, а проблема в целом, которую, надеюсь, мне удалось здесь обрисовать хотя бы в общих чертах, вполне заслуживает монографического исследования. Некоторые выводы, впрочем, можно сформулировать и на основе беглого обзора. Во-первых, приведенные факты убедительно показывают, что изобразительные тенденции в монетном деле стран ислама всегда составляли неразрывное диалектическое единство с догматическими попытками их отрицания, безусловно, вторичными по отношению к этим тенденциям. Во-вторых, вполне очевидно, что мусульманская нумизматика по богатству сюжетов и уровню изобразительности явно превосходит многие отрасли декоративно-прикладного искусства этих стран; в данном аспекте она может быть сопоставима, например, с художественным металлом и уступает, пожалуй, только книжной миниатюре. Наконец, мусульманская нумизматика в таком качестве должна считаться самостоятельной отраслью художественной культуры народов Востока и заслуживает самого пристального внимания историков-искусствоведов, тем более что до сих пор, как ни странно, она остается менее всего изученной.
Примечания
* Опубликовано в сборнике "Городская художественная культура Востока" (М.: Государтвенный музей искусства народов Востока, 1990), с. 129-149.
1 Из последних по времени издания трудов, посвященных этой проблеме в целом, содержащих критико-библиографический обзор предшествующих публикаций, к тому же наиболее доступных российскому читателю, можно назвать удачно дополняющие друг друга статьи с одинаковым названием: Воронина В. Л. Ислам и изобразительное искусство // НАА, 1965, № 5, с. 121-126; Большаков О. Г. Ислам и изобразительное искусство // ТГЭ. Т. 10, Л., 1969, с. 142-156. При цитировании восточных источников или для отсылок на их публикации автор пользовался преимущественно второй из указанных работ.
2 См., напр.: Chauvin V. La défence des images chez les musulmans // Annales de l'Académie archéologique de Belgique. Sér. IV. T. IX, 1896, p. 403-430; Керимов Г. И. Шариат и его социальная сущность. М., 1978, с. 117-120.
3 Karabacek J. Ueber das angebliche Bilderverbot des Islams // Kunst und Gewerbe. Bd. X, 1876, S. 281-283, 289-291, 297-299, 307, 308, 315-317, 332, 333. См. также: Creswell К. А. С. The Lawfulness of Painting in Early Islam // Ars Asiatica. Т. XI-XII, 1946, p. 159-166 (там же исчерпывающая библиография вопроса на момент издания); в отечественной литературе: Веймарн Б. В. Искусство арабских стран и Ирана VII-XVII вв. М., 1974, с. 9-31.
4 Musil A. Kusejr Amra. Wien, 1907, Bd. 1, S. 213-238; это явное преувеличение, высказанное Й. Карабачеком, исправлено тогда же Снуком Хюргронье: Hurgronje S. Kusejr Amra und das Bilderverbot // Zeitschrift der Deutschen Morgenlandшschen Gesellschaft, Bd. LXI, 1907, S. 186-191.
5 См.: Mitchiner М. The World of Islam. Oriental Coins and Their Values. L., 1977 (далее - Mitchiner), p. 172-173, N. 978-983; Янина С. А. Джучидские монеты из раскопок и сбо-ров Куйбышевской экспедиции в Болгарах в 1946-1952 гг. // Труды Куйбышевской археологической экспедиции. T. I. [МИА, 42]. М., 1954, с. 451, № 128, и др. (Здесь и далее автор не стремился охватить все публикации упоминаемых в статье типов монет: работы, указанные в качестве иллюстративных источников, могут не принадлежать ни к первоизданиям этих типов, ни к наиболее полным и обобщающим их исследованиям; иногда это могут быть даже случайно попавшие нам в руки аукционные каталоги и т.п. В данном случае представляется достаточным отметить сам факт существования того или иного изображения на монете, который может быть проверен по доступной и, в свою очередь, снабженной достаточным ссылочным аппаратом или не внушающим сомнений снимком публикации).
6 Коран, 5:92(90); ср.: Коран. М., 1986, с. 113; Buhl P. Nusb // Enzyklopaedle des Islam. Bd. III. Leiden-Leipzig, 1925, S. 1044-1045.
7 См.: Большаков О. Г. Указ.соч., с. 147.
8 Там же, с. 145-146.
9 Ср., напр.: Абу Хамид ал-Газали. Воскрешение наук о вере. Избранные главы. М., 1980, с. 134-135; Farès B. Philosophie et jurisprudence illustrées par les arabes: Les querelles des images en Islam // Mélanges Louis Massignon. Т. II. Damas, 1957, p. 26-30.
10 Farès B. Op.cit., p. 25; Большаков О. Г. Указ.соч., с. 149.
11 Mitchiner, p. 55-58; Walker J. A Catalogue of the Muhammadan Coins in the British Museum. L., 1941, vol. 1; 1956, vol. 11; Miles G. C. Earliest Arab Gold Coinage // The American Numismatic Society: Museum Notes. N.Y., 1967, vol. 3; и др.
12 Mitchiner, p. 56, N. 18; Miles G. C. Op.cit., p. 209, N. 5; Coins of the Arab World & other important Islamic coins in gold, silver and copper. Auction 22. Zurich, 1987 (далее - Auction 22), p. 37, N. 153-156; p. 50, N. 219; и др.
13 Mitchiner, p. 59, N. 38; Gaube H. Arabosasanidische Numismatik. Brunswick, 1973, pl. 14 sq.
14 Walker J. Op.cit., vol. 2, pl. XXIII-XXIV sq. ; Mitchiner, p. 61-62, N. 67, 68, 76, 77; Coins of the Islamic World in gold, silver and copper: Auction 27. Zurich, 1988 (далее - Auction 27). p. 3, N. 12.
15 Walker J. Op.cit., vol. 2, p. 222, N. Th.12; Auction 22, p. 9, N. 1.
16 Bahrami M. A Gold Medal in the Freer Gallery of Art // Archaeologia orientalia in Memoriam Ernst Herzfeld. N.Y., 1952, p. 5-20, pl. 1; Mez A. Renesans Islamu. Warszawa, 1980, s. 128-129, tab. 12-15; Добровольский И. Г. Уникальный динар халифа ал-Муктадира в собрании Эрмитажа // Новое в советской нумизматике и нумизматическом музееведении (к 200-летию Отдела нумизматики Эрмитажа). Л., 1987, с. 16.
17 Тревер К. В. Новое "сасанидское" блюдце Эрмитажа (Из истории культуры народов Средней Азии) // Исследования по истории культуры народов Востока. М.-Л., 1960, с. 260, рис. 4.
18 См.: Большаков О. Г. Указ.соч., с. 149, 151.
19 Ср.: Веймарн Б. В. Указ.соч., с. 60.
20 Mitchiner, p. 150, N. 778. Медные и серебряные монеты с фигурами всадника и "раджпутского быка", выпускавшиеся в Кабуле и Газни, начиная с первой половины X в. (ibid., p. 132, N. 661, 662), в том числе и Мас'удом Газневи и его преемниками (ibid., p. 150-151), а также Гуридами в XII - начале XIII в. (ibid., p. 332-335), видимо, нельзя считать "чисто" мусульманскими: в их оформлении очень заметно влияние индуизма, и даже надписи многих монет этих типов частично или полностью выполнены письмом деванагари.
21 Устное сообщение самаркандского коллеги Б. Д. Кочнева, наиболее авторитетного специалиста по нумизматике Караханидов. Упомянутые монеты, часть из которых автору довелось видеть в натуре, готовились Б. Д. Кочневым к публикации, но безвременная кончина помешала исполнению этого замысла.
22 Mitchiner, p. 165-166, N. 912-915, 918-923; несколько экземпляров с изображениями слона, верблюда и фантастического животного кошачьей породы известны автору в натуре.
23 См.: Бартольд В. В. Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира. Сочинения. Т. 2. Ч. 1. М., 1963, с. 696; он же. История Туркестана // Там же, с. 138.
24 Mitchiner, p. 161, N. 887-891.
25 Ibid., p. 154, N. 814-816.
26 Ibid., p. 155, N. 824; p. 158, N. 864, 865; p. 159, N. 866-868.
27 Ibid., p. 193, N. 1148 (сюжет описан неверно); Auction 27, p. 66, N. 356.
28 Mitchiner, p. 170, N. 959.
29 Ibid., p. 172-173.
30 Босворт К. Э. Мусульманские династии. Справочник по хронологии и генеалогии. М., 1971, с. 166 сл.
31 Mitchiner, p. 178-188.
32 Ibid., p. 178, N. 1024-1026 (Дебилоид VII); p. 182, N. 1060, 1061 (Клавдий). См. также: Быков А. А. Пережитки античности на монетах Зенгидов и Ортокидов // Нумизматический сборник ГИМ. Ч. 2 [Труды ГИМ; 27]. М., 1957, с. 121 сл.
33 Lane-Poole St. Coins of the Urtuki Turkomans. // The International Numismata Orientalia. Vol. II. L., 1875, pl. VI, N. 2.
34 Mitchiner, p. 182-183, N. 1051-1052, 1064, 1065, 1072 &al. Один такой экземпляр приобретен недавно в собрание ГМИНВ 8219/36 ГЗК.
35 Mitchiner, p. 181, N. 1042-1044.
36 Ibid., p. 190, N. 1129.
37 Ср.: Зограф А. Н. Античные монеты. [МИА, 16]. М.-Л., 1951. Таб. XI, № 15-17.
38 Mitchiner, p. 189, N. 1120 sq.
39 Artuk I., Artuk С. Istanbul Arkeoloji Müzeleri Teshirdeki Islâmî Sikkeler Katalogu. Istanbul, 1971, N. 1278; Auction 27, p. 45.
40 Adler I. G. Ch. Museum Cuficum Borgianum velitris. Vol. 11. Altona, 1795, p. 114.
41 Быков А. А. Указ.соч., с. 120-121.
42 О том, что артукидская и зенгидская медь участвовала в торговле и денежном обращении соседних стран, свидетельствуют находки монет этих династий в Закавказье. См.: Мушегян Х. А. Денежное обращение Двина по нумизматическим данным. Ереван, 1962, с. 29, 85-86, 113-114; таб. X, XI, № 97-104; Джалаганиа И. Л. Иноземная монета в денежном обращении Грузии V-XIII вв. Тбилиси, 1979, с. 101 сл.
43 Быков А. А. Указ.соч., с. 131.
44 Агаджанов С. Г. Уникальная медаль с изображением сельджукского султана Мухаммеда Тогрул-бека (XI в.) // Известия АН Туркменской ССР. 1964, № 4, с. 10-15.
45 Mitchiner, p. 196, N. 1159 sq. ; Auction 27, p. 27, N. 139.
46 Nützel H. Münzen der Rasuliden neben einem Abriss der Geschichte dieser Jemenischen Dynastie // Zeitschrift fur Numismatik. 1892, Bd. XVIII; Auction 27, p. 33-41.
47 Янина С. А. Указ.соч., с. 435, 448-451; Федоров-Давыдов Г. А. Нумизматика Хорезма золотоордынского периода // Нумизматика и эпиграфика. Т. 5. М., 1965, с. 221-224, таб. II-V.
48 Янина С. А. Указ.соч., с. 449, № 120; см. также с. 451, № 137. 141.
49 Сейфеддини М. А. Монеты ильханов XIV в. Баку, 1968, с. 123; ил. 27; Mitchiner, p. 248-250; Давидович Е. А. История денежного обращения средневековой Средней Азии (медные монеты XV - первой четверти XVI в. в Мавераннахре). М., 1983, с. 69, 71, 77, 84; Pere N. Osmanlilarda Madeni Paralar: Yapi ve Kredi Bankasinin Osmanli Madeni Paralari Koleksiyonu. Istanbul, 1968. Lev. 7, N. 91, 93; Lev. "Murad II", "Mehmed II Fatih", "Süleyman I" (в конце книги без номеров).
50 Goetz H. Indo-Islamic Figural Sculpture // Ars Orientalis: The Arts of Islam and the East. Vol. 5. Michigan, 1963, p. 236, 240, fig. 19-20; Mitchiner, p. 389, N. 3166; Auction 27, p. 96-97, N. 492-495.
51 Mitchiner, p. 389-390, N. 3165, 3167-3179.
52 Другое значение слова джавзâ' - "черная овца с белой отметиной посередине", очевидно, к зодиакальному символу отношения не имеет - надо полагать, уже потому, что в этом цикле есть знак "ягненка" (хамал).
53 Mitchiner, p. 450, N. 3814-3815 sq.
54 См.: Неру Дж. Открытие Индии. М., 1955, с. 287-291.
55 Экземпляр из собрания ГМИНВ, 8219/3 ГЗК.
56 Valentine W. H. Modern Copper Coins of the Muhammadan States. L., 1911, p. 143, N. 86, 95; Craig W. D. Coins of the World 1750-1850. Racine, 1976, p. 387-388.
57 Отдельные выпуски монет с этим гербом были предприняты уже при Мухаммад-шахе (1834-1848). См.: Mitchiner, p. 300, N. 2152; Craig W. D. Op.cit., p. 391, N. 228 sq., 234 sq. См. также: Монеты стран зарубежной Азии и Африки XIX-XX в. М., 1967, с. 164-165.
58 Mitchiner, p. 171, N. 962; p. 173, N. 991; p. 333, N. 2474; Auction 27, p. 95, N. 484 &al.
59 Большаков О. Г. Указ.соч., с. 150.
60 Craig W. D. Op.cit., p. 24, N. 53.
ЕЩЕ О ПРЕСЛОВУТОМ "ЗАПРЕТЕ НА ИЗОБРАЖЕНИЯ" В ИСЛАМЕ
(ПО ДАННЫМ НУМИЗМАТИКИ) **
В.Н.Настич (Москва) Вы не можете просматривать ссылки.
Зарегистрируйтесь или
Войдите 1. Проблеме отношения ислама к изобразительному искусству посвящены сотни исследований; одно из последних и наиболее доступных - статья О. Г. Большакова (Труды ГЭ, т. Х, 1969, с. 142-156). Но среди них почти нет работ, в которых эта проблема была бы рассмотрена на таком ценном источнике, как мусульманские монеты. Между тем нумизматический источник, помимо общекультурного значения, в аспекте названной проблемы важен еще и потому, что монетная эмиссия - составная часть государственной политики, объективный индикатор идеологических приоритетов государства и активный инструмент формирования эстетических воззрений, обладающий особенно сильным воздействием благодаря своей массовости и общедоступности. В этом плане внешнее оформление монет не менее важно, чем содержание размещенных на них надписей.
2. В докладе рассматриваются многочисленные факты чеканки монет из всех традиционных металлов с изображениями людей и животных, выпускавшихся в разных странах ислама от эпохи Мухаммада до XIX в. Среди антропоморфных сюжетов на мусульманских монетах известны изображения правителей (портретные, в рост или на троне), конные фигуры, аллегорические образы, многофигурные композиции. Зооморфный репертуар весьма разнообразен: в нем преобладают "геральдические" животные (орлы, львы, кони, слоны), реже мифические (пегас, дракон), но немало и других зверей, птиц и рыб, в том числе парных и в разных сочетаниях (лев и антилопа, беркут и утка и т. п.).
3. Перечень мусульманских династий (безусловно неполный), в монетном чекане которых известны подобные сюжеты: праведные халифы (начиная с Омара, 634-644), Омейяды, Аббасиды, Бувейхиды, Великие Сельджуки, Газневиды, Караханиды, Гуриды, Хорезмшахи (Афригиды, Ануштегиниды), Сельджукиды Рума, Артукиды, Зенгиды, Бектегиниды, Арменшахи, Ильдегизиды, Айюбиды; в послемонгольскую эпоху - Мамлюки (Бахри), Хулагуиды, Джучиды Поволжья и Хорезма, Османиды (до начала XVI в.), Расулиды, Тимуриды, Шейбаниды, Аштарханиды, казахские ханы, Сефевиды, Зенды, Каджары, азербайджанские ханы, Бабуриды (Великие Моголы), делийские султаны, султаны Майсура и даже Ваххабиты (в самой Мекке!). Особое внимание в докладе уделяется эмиссиям с богатым сюжетным репертуаром, подчас выходящим далеко за рамки традиционной ближневосточной изобразительности и обнаруживающим заметное влияние иных художественных культур (эллинистической, ирано-тюркской, европейской и др.): это золотые и серебряные монетовидные медальоны с изображениями аббасидских халифов и их вассалов; целая галерея портретных подражаний и оригинальных сюжетов на медных монетах атабеков Артукидов, Зенгидов и др. (XII-XIII в.); мохуры и рупии с портретами Великих Моголов Акбара (1556-1605) и Джахангира (1605-1627) и "зодиакальная" серия последнего; монеты иранских и азербайджанских городов (XVII-XIX в.) и др. Современная чеканка (XX в.) в докладе не рассматривается.
4. Нетрудно заметить, что в приведенном списке для домонгольской эпохи явно преобладают династии тюркского происхождения, а в позднее средневековье на первое место выходят государства ирано-индийского ареала. Западные же (североафриканские), а после XVI в. и большинство ближневосточных стран, оказавшихся в сфере влияния османской Турции, практически не имели монет с изображением людей и животных.
5. Разумеется, каждый конкретный случай "сюжетной" эмиссии следует рассматривать с учетом этнополитической, идеологической и социальной ситуации в данном государстве, наличия доисламских традиций, инокультурных влияний и т.п. Как никогда не было единообразного, общего для всех исламского вероучения и правоведения, так и не было и не могло быть одинаковых на все времена и для всех мусульман установлений и запретов в сфере творчества. О том, что догматические попытки запретов на изображения живых существ не только имели место, но в ряде случаев достигали успеха и более или менее строго соблюдались, говорит и другой перечень стран (здесь не приводится), в монетной чеканке которых никогда не использовались сюжетные образы. Один из таких строжайших запретов сформулирован в труде известного шиитского хадисоведа и богослова Мухйи ад-дина ан-Навави (XIII в.), который называл изображение животных "тягчайшим грехом", где бы оно ни помещалось - "на одежде, на ковре, на дирхеме, динаре или фельсе, на сосудах, на стене" и т.д.
6. "Степень свободы" художников - авторов монетных штемпелей в значительной мере зависела от материала, в котором чеканились монеты: золото в серебро - "государственные" металлы, эмиссия из них теснее всего связана с официозной идеологией и поэтому более подвержена догматическим воздействиям, тогда как медь, обычно выполнявшая функции мелкоразменной муниципальной монеты (за немногими исключениями, самое серьезное из которых - т.н. "серебряный кризис" XI-начала ХШ в.), очевидно, не так прочно связана с политикой или предписаниями шариата. Именно медные монеты на протяжении всего рассмотренного периода дают нам большинство известных сюжетов, реализация которых теоретически составляет "тягчайший грех" для приверженцев истинной веры, именно по ним можно судить о действенности изобразительных ограничений в разных исламских общинах.
7. Монетный материал, как и данные других источников, определенно свидетельствует, что эти ограничения и запреты, первоначально возникшие (по мнению большинства исследователей) в связи с противодействием действительному или потенциальному идолопоклонству, со временем приобрели более общий характер, их рациональная мотивировка исчезла вслед за породившей ее проблемой, а новые, более абстрактные обоснования подобных запретов, судя по всему, оказались не настолько убедительными, чтобы раз и навсегда погасить творческие импульсы мусульманских мусаввиров, поскольку ни в каком-либо из суннитских толков, ни в шиизме не дошло до выработки строгих правовых и тем более процессуальных норм реализации этих запретов, которые в большинстве своем, похоже, имели скорее морально-этический, чем юридический статус. Кроме того, представляется бесспорным, что все новые попытки богословских ограничений всегда были вторичными по отношению к самим фактам художественного творчества, возникали им вослед, а не наоборот, и это еще одна причина, почему они часто были неэффективными; иначе говоря, запреты и появлялись в основном потому, что всегда находились желающие их нарушать. В этом плане рассмотренные в докладе эмиссии мусульманских монет с сюжетным оформлением являют собой отнюдь не случайные отклонения от некоего "общего правила", а, напротив, проявление диалектической закономерности, ее необходимую и неизбежную "живую" составляющую, в противовес ригористической догме, вдобавок давно утратившей свою социально-значимую сущность и сохраняемой лишь в качестве "эсхатологического фактора".
Примечание
** Опубликовано в сборнике тезисов докладов и сообщений Международной конференции "Ислам и проблемы межцивилизационного взаимодействия" (М.: ИВ РАН, 1992), с. 139-142. HTML-компиляция - В.Беляев
20 января 2003 г.
По техническим причинам статья В.Н.Настича была издана без изображений рассмотренных в ней типов монет, что отнюдь не пошло на пользу ни автору, ни читателям. Если у вас есть монеты, иллюстрирующие те или иные положения данной статьи, или даже аналогичный материал, в этой статье не упомянутый, мы готовы использовать их для иллюстрации. Сделать это просто: изготовьте скан двух сторон монеты с разрешением 400-600 dpi и разместите его в базе данных ZENO.RU, а мы добавим ссылку на него на соответствующей странице и, разумеется, с соотвествующими благодарностями в Ваш адрес. Если у вас возникают сложности с размещением в базе данных, пишите на адрес Вы не можете просматривать ссылки.
Зарегистрируйтесь или
Войдите, мы вам с удовольствием поможем.
