Э.Г.Эргстрем- новая страница Русской истории "Для меня и моих друзей" 1812

[kusachaia]

Здравствуйте камрады! Совсем недавно наткнулся на мало известную книгу Э.Г.Эрстрема "Для меня и моих друзей" выпущенную несколько  лет назад.Хочу поделиться имеющимися отрывками и прошу вас я откликнуться и помочь в публикации у нас на сайте этого великолепного дневника 1812 года,от первоисточника.

В  начале  2013  г.  Нижегородский  государственный  университет  им.  Н.И.  Лобачевского выпустил книгу «Э.Г. Эрстрѐм. 1812 год. Путешествие из Москвы в Нижний Новгород».
Над этим изданием работал большой научный коллектив историков Нижегородского и Новгородского государственных  университетов,  Санкт Петербургского института истории РАН и областных  государственных архивов Нижегородского и Новгородского. Впервые  с дневником  Эрстрѐма  русскоязычные  читатели познакомились  в  1991  г.  Увы,  это  были лишь отрывки повествования любознательного путешественника. В  дневнике  описана  повседневная  жизнь России в тяжелое для нее время. С любовью и симпатией  переданы  впечатления  от  Москвы, Владимира, Нижнего Новгорода, трудного пути в эвакуацию, истории России, русского языка, быта простого народа. При этом Эрстрѐм воспринимает российскую действительность через протестантскую систему ценностей, сравнивает экономическую и социальную жизнь в России с родной ему Финляндией, которую еще по привычке именует Швецией, записи  Э.Г.  Эрстрѐмавыделяются  на  фоне других  текстов  иностранцев XIXв.  о  России отсутствием  предвзятости  по  отношению  к большой стране, в которой он оказался. Встречая  на  своем  пути  то,  что  его  не  устраивало,Эрстрѐм печалился и переживал. Искренне радовался счастливым открытиям.
Пастор Эрик-Густав Эрстрём (1791–1835)

Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

– один из выдающихся членов шведской петербургской общины, пастор церкви Св. Екатерины в 1826–1835 годах. Он родился в семье священника в отдаленном приходе Финляндии (тогда она еще входила в состав Шведского королевства). В 1807 году поступил в университет в Або (Турку). В 1809 году Финляндия стала частью Российской империи, и юноша в 1811 году поехал совершенствовать знание русского языка в Московский университет. Учиться в нем, однако, Эрстрёму пришлось недолго. Взятие Москвы Наполеоном, странствия по ближним ее окрестностям вместе с русскими беженцами, закрытие на некоторое время Московского университета из-за последствий пожара – все это завершилось тем, что Эрстрёму пришлось вернуться в Або, где он закончил свое образование и приступил к работе в шведской академии.
Специалистом по русскому языку Э. -Г. Эрстрём стал блестящим. Он написал и издал учебник русского языка для начинающих (на шведском языке), учебник русской грамматики, трехтомную Российскую хрестоматию со словарем. Этими учебными пособиями пользовались в университетах и школах Финляндии до конца XIX века. Кроме того, Эрстрём занимался и научными исследованиями – он стал одним из первых славистов в Финляндии.

Исследовательский склад ума Эрстрёма имел важное для истории петербургских шведской и финской общин следствие. Он разобрал старые архивы финской и шведской церквей и через три года издал в Або объемистую книгу под заголовком «Историческое описание общин Св. Екатерины и Св. Марии, или Шведская и финская общины в С. -Петербурге с краткими сведениями о всех общинах в Российской империи, подчиняющихся евангелическому соборному капитулу в С. -Петербурге».

Эрстрём – швед, его родной язык – шведский. Тем более симпатична его деятельность по пропаганде финского языка. В то время вся образованная и высокопоставленная часть населения Финляндии состояла из шведов, простой же народ говорил по-фински. Эрстрём писал: «Финская нация, которая должна быть единым целым, подвергается риску быть понемногу расколотой на две части. Когда теряется любовь к языку, то охлаждается и приверженность к народу, на нем говорящему. Поэтому финский язык должен стать и языком образованных классов». Эрстрём в 1821 г. разработал программу развития финского языка и внедрения его в образовательную и административную системы, осуществившуюся лишь на рубеже XIX и ХХ веков. Он впервые ввел термин «финляндец», который объединял всех уроженцев страны независимо от происхождения и родного языка. Интересно, что, будучи пастором в Петербурге, он с таким же рвением ратовал за сохранение петербургскими шведами своего родного языка, прилагая к этому немалые личные усилия.

ОТРЫВОК№1
«Уездный город Покров…

Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

 Половина города построена довольно регулярно. Другая же половина сплошь из деревенских домов. Дома в шутку называют кошачьим хвостом, да и всю эту часть города прозывают также. Кошачий хвост составляет важнейшую часть города, поскольку населен купцами, мелкими торговцами, имеющими там свои лавки и торгующими едой и одеждой, производимой на близлежащих фабриках. Рядом с городом протекает река Клязьма…

В Покрове только одна церковь, но она довольна красива и имеет высокую колокольню, на которую я поднимался, чтобы обозреть местность, но узрел все тот же унылый вид, что и с дороги, а именно бескрайнюю равнину, где глазу не на чем задержаться.

В городе мы получили обед. На этот раз это был не черный хлеб с зелеными щами, а зеленые щи с черным хлебом! Вдобавок дали нам какую-то вяленую соленую рыбу. Мы собрались было поесть, но запах соленой рыбы и самый вид комнаты были столь ужасны, что мы предпочли воздержаться. Поэтому мы вышли, чтобы поискать молока и черного хлеба. Обошли весь город, но нигде не нашли молока. Я вынужден был довольствоваться куском пшеничного хлеба, куском медового пряника, двумя яблоками и куском арбуза.

Я уже сидел в телеге и поедал свой обед, когда мимо проходила какая-то старая баба, и мне представился случай спросить ее о молоке. Сколь же удивлен я был, когда услышал:
– Сколько тебе молока надобно, батюшка? Пойдем со мной!На радостях я отдал остатки обеда нашему извозчику, позвал с собой Отелина, и мы поспешили за старушкой. Молоко с черным хлебом ел я с несказанным удовольствием! Если бы только всегда я мог есть такой вкусный и полезный для здравия хлеб, как русский черный, и пить такое ж молоко, как у русских крестьян! Богобоязненные эти люди считают большим грехом разбавлять молоко водой, а затем продавать его за настоящее. В Москве же в этом смысле просвещение уже принесло свои плоды, как и у нас, в Швеции, так что в продаваемом молоке пятая часть воды».

Смятение в Ундоле

Именно в Покрове Э. Г. Эрстрём узнал об убийстве в Москве купеческого сына Верещагина, заподозренного в распространении французских прокламаций и выданного московским генерал-губернатором графом Ростопчиным на растерзание толпе. Этот эпизод позже был ярко изображен Львом Толстым в «Войне и мире».

После отдыха в Покрове университетский обоз выехал дальше на восток и 5 сентября достиг села Ундол тогдашнего Владимирского уезда – имения наследников знаменитого и к тому времени уже покойного фельдмаршала графа А.В. Суворова, в котором полководец прожил несколько лет при Екатерине II

5 сентября Эрстрём записывал в селе Ундоле (которое он называл «Ундоль»): «Наконец-то, после утомительного однообразного пути из Москвы, мы в первый раз прибыли на место, которое можно назвать красивым! Село Ундоль расположено на высоком холме. Справа от дороги находится деревня, а слева – древняя весьма почитаемая каменная церковь. Ниже протекает река, на противоположном берегу которой красивая роща.

Село довольно большое, больше, чем уездный город Покров. Здесь, как и везде около церквей, есть торговая площадь с лавками, где ведется мелочная торговля нужными в хозяйстве товарами, особенно по воскресениям.

Сегодня мы обедали в деревне Пекша – нужно ли говорить, что обед наш состоял из черного хлеба и зеленых щей? Жители Пекши перепуганы слухами и боятся появления французов. Почти так же они боятся и прихода русских солдат.


Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

Они были заняты тем, что увозили из деревни то, чем особенно дорожили, особенно съестные припасы.

В Ундоли еще больше смятения и беспокойства. Жителям отдано было распоряжение увозить свое имущество, поскольку здесь, вероятно, будет строиться укрепление. Они напуганы и со дня на день ожидают прихода французов».

Крепостные военные

6 сентября Эрстрём со спутниками добрался до деревни Колокши, где обоз вновь остановился. В этот день финский студент записал в своем дневнике:
«Мы прибыли сюда в 11 часов утра и задержались на целый день. Ночь мы также проведем здесь. Нам самим надобно отдохнуть и дать роздых лошадям, чтобы прибыть во Владимир завтра рано утром.

Почти весь день провел я, прогуливаясь вдоль Клязьмы. Солнце клонилось к закату и вот-вот должно было спрятаться в облаках. На западе виднелось багровое зарево. Говорят, что это горит село Ундоль, где мы провели прошлую ночь.

Несколько человек из только что созданного ополчения высказали пред нами свою готовность сразиться с врагом. Они расспрашивали нас о французах и выражали нетерпеливое желание проявить мужество и преданность родине. Они упражнялись с пиками, приплясывали и веселились, предлагая нам последовать их примеру и записаться в ополчение. Все они были крепостными, а на военную службу их отдали хозяева».

Ранним утром 7 сентября Эрстрём с обозом Московского университета выехал из Колокши во Владимир. О его впечатлениях от губернской столицы и о дальнейшем путешествии из Владимира на Судогду и Муром будет рассказано позже, в его дневнике.

[kusachaia]

В рассказе о бедствиях, обрушившихся на только поставленный Нижний Новгород, усматривается вольное изложение Эрстрёмом информации, почерпнутой из Нижегородского летописца:

в 6811 (1303) г. мордва безвестно пришла к Нижнему Новгороду, но была отогнана нижегородско-московской ратью, земли мордвы были разорены, пленники были приведены в Нижний Новгород, где их волочили по льду и травили псами; в следующей статье (6825 (1317)) татары из Мамаевой орды взяли Нижний Новгород40. Действительно, в Нижегородском летописце встречаем переложение распространенного в общерусском летописании XV– XVI вв. рассказа о наказании нижегородской мордвы зимой 1377– 1378 гг. за помощь мамаевым татарам в битве на Пьяне, последовавшем сожжении ордынцами Нижнего Новгорода и разорении мордвой Нижегородского уезда летом – осенью 1377 г. События, представленные в Нижегородском летописце и переложенные Эрстрёмом, в реальности имели обратную последовательность: в августе 1377 г. татары из Мамаевой орды после Пьянского побоища разорили Нижний Новгород, осенью 1377 г. мордва, воспользовавшись этими обстоятельствами, грабила Нижегородский уезд, но была настигнута нижегородскими отрядами и побита. Зимой 1377–1378 гг. состоялся карательный нижегородско-московский поход на мордву, после которого и вершились жестокие казни пленных на льду Волги у Нижнего Новгорода41.

В Нижегородском летописце эти сведения являются первыми известиями о «вызовах» Нижнему Новгороду со стороны внешних врагов. Они причудливо додумываются Эрстрёмом и контаминируются, соединяясь с его представлениями о русской истории. Нижний Новгород у него оказался первым русским городом, принявшим удар монголов, которые установили иго на 200 лет (вообще неизвестно, был ли Нижний Новгород разгромлен монголами в 1238–1239 гг.). Мордва оказалась погребенной под волжской водой, видимо, с тем, что казни мордовских пленников

[kusachaia]

ОТРЫВОК 2
«Село Можки, 3 ¾ мили от Судогды,
12 (24) сентября 1812 г.
Деревня, где мы находимся, не из самых больших и не из лучших среди тех, что мы проезжали. Главная улица донельзя тесна и кривобока. Я спросил о причине этого, и мне ответили, что недавно в деревне был пожар, и с тех пор её не отстраивали.
Мы прибыли сюда утром, и здесь уже находилось человек с двести французских пленных, ночевавших в деревне. Они как раз должны были отправляться в дальнейший путь, а посему их построили. С обеих сторон пленных охраняли бородатые ополченцы с пиками.
Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

Не без любопытства взирали мы на это печальное зрелище. Среди этих двухсот были люди разных наций: французы, испанцы, англичане, немцы, пруссаки, поляки, итальянцы, швейцарцы. Говорили даже, что среди них были шведы и финны. Как хотелось мне убедиться в этом и сказать слова утешения своим соотечественникам, попавшим в плен наверняка ещё в Померании и ставшим с тех пор жертвой Наполеона! Однако же я не осмелился обратиться к кому-либо из пленных.
Французы, немцы, испанцы и поляки во всём отличались друг от друга.
На лицах поляков был написан страх, и они едва осмеливались разговаривать между собой. Ненависть русских к ним много более, нежели к французам. Из поляков они не пощадили бы никого.
Испанцев же, по-видимому, одолевали мрачные мысли, и они редко заговаривали друг с другом.
Немцы, напротив того, беззаботно покуривали свои трубки и свободно болтали промеж себя. С ними и с испанцами русские обращаются лучше, чем с другими пленными.
Французы были исполнены бодрости духа и доброго настроя, непрестанно разговаривали и, сколь я мог слышать, даже подшучивали над теми, кто их окружал. Они только что получили деньги на прокормление, что вкупе составляло рубль и десять копеек деньгами, и размышляли, что бы на эти деньги купить. Случилось так, что они, сами того не зная, толпились перед лавкой, где продавались калачи, пряники, мёд и орехи. Уразумев, в чем тут дело, они тут же начали громко произносить на ломаном русском знакомые им слова:
- Господа! Хлеб! Орехи! Господа!
Калачи и орехи продавала им девушка, торговавшая в лавке. Расплачиваясь, они украдкой гладили её по руке и всем видом выражали ей свою нежность.
Наконец пленникам скомандовали отправляться в путь. Они тут же пустились в путь, но несколько хворых, присевших отдохнуть, не могли подняться и просили позволения посидеть ещё. Русский ополченец, оставшийся, чтобы подгонять их, не понял или не захотел понимать, что они сказали.
- А вот я вам покажу, как притворяться! - закричал он и принялся бить их древком пики.
Бил их до тех пор, пока те не встали и не поплелись вслед за остальными. Лишь один пленный, один лишь вид которого говорил о том, сколь он страждет, продолжал сидеть на земле и слёзно просил, чтоб его повезли в телеге. Но ополченец был по-прежнему непреклонен, он бил и пинал пленника.
Другие крестьяне, видевшие это, подошли к нему и стали просить за этого несчастного больного.
- Да его повезут, - ответил ополченец. - Разве не видите, что там стоит телега. Я хочу только, чтоб он сам дошёл дотудова.
- Пусть уж лучше сюда подгонят телегу! Ты же видишь, что он не может идти.
- Нет, он должен идти, здесь же не больше пары сотен шагов!
И он продолжал пинать пленного до тех пор, пока тот не пополз к телеге.
- Ну что за варвар? - сказал другой русский. - Хоть французы нам и враги, но они тоже люди.
- Да, - ответил тот, что заступился за пленного. - Так обращаться с пленными людьми! Вчера, слышь ты, человек восемь умерло после такого обращения. А среди них оказалась переодетая баба - про то узнали только после смерти.
- Что ж, у этих ополченных нет и капли чувства христианского?
- Да уж видать! Эти говорят, что чем больше помрёт, тем меньше придётся кормить. Ежели б всё распоряжались ополченные, то пленные не получали б ни еды, ни одежды, - это уж точно.
Большинство пленных и впрямь одеты были хуже некуда, но я видел нескольких, у которых были не мундиры, а одежда явно с чужого плеча.
- Да, эту одёжу мы с соседями дали этим несчастным Христа ради, - отозвался один крестьянин.
- Ну, чего это вы стоите здесь да всё жалеете французов? - закричал третий крестьянин, слышавший разговор. - Французам-то здесь делать нечего. Могли бы оставаться в своей Франции!
На этом закончилась беседа, которую мне не забыть, равно как и обращения ополченцев с пленными.
Однако французы не оставили подобное обращение вовсе уж безнаказанным. Они отомстили так, как это даже трудно себе вообразить.
Я видел, как на околице один француз из тех же пленных отстал, повинуясь тому зову природы, перед которым бессильны и власть предержащие, и последние нищие. Он остановился прямо посреди дороги и принял донельзя нескромную позу, явившуюся для толпы зевак полной неожиданностью. Сопровождавший его ополченец закричал, чтобы тот вернулся в строй, но француз притворился, что не понимает, или не хотел понимать того, что ему говорят, и ополченцу пришлось смириться» (Путешествие из Москвы в Нижний Новогород в 1812 году. Эрик Густав Эрстрём).

[kusachaia]

ОТРЫВОК 3
 "Щи в Бараках"

Однако до того, как попасть в саму Судогду, университетский обоз долго тащился по разбитым осенним дорогам, где по пути сделал остановку в до сих пор стоящей на шоссе Владимир – Муром деревне Бараки, которую в своем дневнике Эрстрём именует «Бараково»:

«… По прибытии в деревню Бараково нам предоставили две комнаты. В одной из них должны были заночевать гимназисты, а в другой – коллежский советник Лазарев, доктор Ромодановский,  Каменицкий, Отеллин [тоже стажер, земляк и друг Эрстрёма] и я.

– Это не комната, а хлев для овец и коз! – сказали гимназисты…

11 сентября эвакуированные преподаватели Московского университета, стажеры и питомцы университетской гимназии, прибыли, наконец, в Судогду, удивившую гостей своим крайне неказистым и совсем «не городским» видом. Данное обстоятельство, очевидно, в сочетании с крайне скудным обедом и стало причиной появления в дневнике Эрстрёма настоящего тенденциозного анекдота про Судогду:

«Если кому-то из вам любопытно узнать, где Густав Андреевич Эрстрём сегодня пообедал зелеными щами из воды и травы с черным хлебом, то это было в замечательном городе Судогде, самом отвратном из всех виденных нами городов! По пути я спросил словоохотливого извозчика, что за город Судогда.

– Так им похвастать нечем, ответил он. – У них же святых всего ничего. А у нас во Владимире их почитай до ста будет.

– Сколько же в Судогде церквей? – продолжал я свои расспросы.

– Да одна всего.

После всего услышанного у меня сложилось не самое благоприятное представление о городе, а который мы вот-вот должны были въехать.

Я ожидал увидеть нечто вроде Богородска или Покрова, но действительность превзошла все мои ожидания.

– Долго нам еще до города? – спросил я, когда мы остановились у околицы.

– Да мы уже приехали, – сказал кучер.

Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

Я не поверил ему, предположив, что по причине веселого своего нрава он сказал мне неправду.

В это время мимо проходила старушка.

– Как называется эта деревня, тетушка? – спросил я ее.

– Следует вам знать, батюшка, – ответила она сердито, – что вы не в деревне, а городе Судогде!

Короткая прогулка

После скудного обеда, Эрстрём и его спутник Оттелин решили прогуляться по судогодским улицам. Точнее – по единственной сколько-нибудь протяженной, так как фактически весь город той поры располагался вдоль центральной Екатерининской улицы. Она была названа так в честь уездного собора в честь святой Екатерины (это и была та самая единственная судогодская церковь, о которой говорил извозчик).
Однако и с прогулкой у отнюдь не горячих финских парней не заладилось. На мосту через реку Судогду их задержал караульный солдат, о чем Эрстрём добросовестно поведал в своем дневнике:

«Пройдя немного вперед, мы подошли к мосту через реку, на которой расположена Судогда.
– Все-таки город, я вижу, не такой маленький, как мы полагали, – сказал Оттелин, когда мы увидели несколько изб на другом берегу реки. Только он сказал это, как нас окликнул солдат с ружьем на плече.
– Стой! Куда идете?
– Мы путешественники, осматриваем город.
– Вам нельзя идти далее, потому что здесь город кончается. Поворачивайте назад, или покажите паспорта.
Опешив, мы так и сделали, повернули обратно и, не успев ничего сказать друг другу, очутились у той заставы, где мы только что обедали».
После того, как бдительный гарнизонный служивый на выезде из города в сторону Мурома не пропустил гуляющих подозрительных иностранцев (а шпиономания в России тогда была весьма велика, и во всех иноземцах пытались распознать французских лазутчиков), настроение у Эрстрёма, видимо, окончательно испортилось. Он вписал в свой дневник едва ли не самые желчные строки за все время следования из Москвы в Нижний:
«Как мне описать город Судогду? Вероятно, достаточно будет, если я скажу, что вряд ли самая захудалая деревня в Швеции была бы худшим городом, нежели сия обитель несчастья.
– Сколько в вашем городе жителей? – спросил я моего извозчика и нашего хозяина.
– Считается, что человек сто, включая святых, – ответил мой шутник-извозчик».
До Мошка в телеге
Очевидно, извозчик Эрстрёма попросту пошутил, говоря про пресловутую сотню судогодцев, так как даже в 1784 году там проживало отнюдь не сто человек, а 243 в 50 дворах, хотя, конечно, для городского поселения это была капля в море. К 1812 году в Судогде уже насчитывалось более 500 жителей, но их число росло крайне невысокими темпами. Даже спустя почти полвека после «грозы двенадцатого года» в 1859 году численность населения в Судогде не превышала 2500 человек. Но, тем не менее, описание Эрстрёма явно утрированное.

Однако возмездие за столь критический отзыв не заставило себя долго ждать. Видимо, провидение решило, что ни за что не про что обругавший маленький городок, заезжий финн должен понести хотя бы маленькое, но наказание. Оно выразилось в том, что увлекшись написанием в дневнике язвительного пассажа про Судогду, Эрстрём пропустил момент раздачи казенных лошадей и экипажей эвакуированным, и вынужден был довольствоваться тем, от чего отказались его попутчики. Впрочем, он сам же и рассказал об этом:

« – Эй, берите же своих лошадей! – раздался крик со двора в тот самый миг, когда я кончил писать предыдущие строки.

– Прибыли новые лошади!
Когда все быстро разобрали лошадей, мне досталась самая плохая телега и плохонькая лошаденка. Опоздал, как и за обеденным столом!
Молча перенес я свой дорожный баул в новую телегу. Бодрый наш извозчик распрощался со мной, непрестанно изъявляя свою благодарность, и завершил все тем, что наилучшим образом отрекомендовал «предупредительного шведа» новому извозчику».
Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

[kusachaia]

Игорь ХАРИЧЕВ
О национальных полках в войне 1812 года
и национализме

Отгремели торжественные мероприятия, связанные с двухсотлетием Отечественной войны 1812 года. Правда, еще предстоят юбилеи Заграничных походов 1813-1814 годов, но им почему-то придают гораздо меньшее значение, так что можно расслабиться на ближайшие пятьдесят лет.

В нескончаемом множестве статей, выступлений, книг, телепередач, посвященных двухсотлетию, были затронуты самые разные темы, связанные с войной 1812 года. Между тем, осталась неосвещенной очень важная для России тема национальных воинских формирований в период той войны. Тема, важная, прежде всего, с точки зрения межнациональных отношений в современной России. Она оказалась не представленной даже в открытой специально к юбилею постоянной экспозиции Государственного исторического музея – музее Отечественной войны 1812 года. Любопытны свидетельства того, как эти полки шли на войну, с каким настроением. Эрик Густав Эрстрём, швед, преподававший в Московском университете, в своих воспоминаниях «Путешествие из Москвы в Нижний Новгород»

Многие даже не задумывались над тем, что на стороне России в кровопролитные боях участвовали не только христиане, но и мусульмане, буддисты. Все мы знаем о Храме Христа Спасителя, построенном в память воинов-христиан, погибших в войне 1812 года. Но многие ли знают, что в Москве на Татарской улице стоит мечеть, возведенная в память воинов-мусульман, отдавших свою жизнь за родину в той войне? Потому что российские мусульмане защищали Россию с первого дня Отечественной войны и до последнего дня Заграничных походов, которые лучше было бы назвать Освобождением Европы. (В отличие от Храма Христа Спасителя, который был снесен большевиками, а потом восстановлен, мечеть не пострадала, но долгие годы служила прибежищем военкомату.)

Всего в войне 1812 года и в Заграничных походах принимало участие 20 башкирских полков плюс 6 так называемых ремонтных полков, для пополнения выбывших из номерных воинов (набранных в основном в Оренбургской губернии, куда в то время входили территории, исстари населяемые башкирами), 3 тептярских полка (тептяри – близкий к татарам субэтнос, живший на территории Казанской губернии. Тептяри относились к служилому сословию и имели сходную с казачьей военную организацию), 2 мишарских полка (мишари – субэтнос татар Среднего Поволжья и Приуралья), 4 полка крымских татар, 2 калмыцких полка.*

Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите

Вдумайтесь: мусульмане имели свои полки, возглавляемые командирами-мусульманами. Разве позволили бы создавать такие крупные воинские формирования народам, не вызывающим доверия? Доверие было, причем, абсолютное, и национальные полки сполна оправдали его той храбростью, которую демонстрировали мусульманские воины.

1-й и 2-й Башкирские полки, а также 1-й Тептярский казачий полк воевали с первых дней вторжения Наполеоновских войск. В первые же недели войны по инициативе башкир были сформированы 3-й, 4-й, 5-й Башкирские полки из добровольцев. И 25 июля 1812 года, в первый день доставки манифеста Александра I в Оренбург, эти полки под общим командованием капитана Верхнеуральского гарнизонного батальона И.Г. Тихановского выступили в поход.

Более того, полковник Углицкий не забыл боевое содружество с башкирами времен 1807 года и, будучи Оренбургским войсковым атаманом, подал в начале войны в Санкт-Петербурге управляющему военным министерством Российской империи рапорт с предложением быстро организовать от 10 до 30 башкиро-мишарских казачьих полков для войны с Наполеоном. Предложение было поддержано на всех уровнях, и уже 8 августа 1812 года, в день своего утверждения Александром I главнокомандующим армиями, Кутузов получил именной указ о формировании башкирских казачьих полков.
 Легендарный Денис Давыдов доносил о подвиге конников 1-го Тептярского полка: «18 числа (сентября) посланный мной в партию майор Тимиров с вверенным ему 1-м Тептярским полком атаковал неприятеля, взял 125 человек в плен и одну фуру с артиллерийскими снарядами». (Кстати, сам Денис Васильевич Давыдов происходил из известного рода Давыдовых, начало которому положил еще в XV веке выходец из Золотой Орды знатный мурза Минчак.)

Национальные полки, участвовавшие в боевых действиях как на территории России, так и за ее пределами, отличились во многих крупных сражениях русской армии. Известно, что 2-й Тептярский и 2-й Мишарский полки победоносно вступили в Париж. Воины этих полков получили медали «За взятие Парижа 19 марта 1814 года»
 Вы не можете просматривать ссылки. Зарегистрируйтесь или Войдите